Часовня стояла на крутом и высоком коренном берегу речки Каширы, прихотливо извивающейся в широкой долине. Речка протекает к востоку и северо-востоку от деревни того же названия и в 6-7км. впадает во Мсту со стороны ее правого берега. Улица в деревне одна, с односторонней и двухсторонней застройкой. Часовня располагалась в самой деревне, ближе к ее северному концу. Возвышалась над крутым обрывом. Вниз, к речке сползали баньки, изгороди, обнесенные жердями стога сена, ольховые заросли.
Этот памятник архитектуры, так же как и Гарьская часовня, впервые обследовался в марте 1971 года в составе экспедиции Новгородского государственного объединенного музея-заповедника. Тогда же были выполнены некоторые обмеры его (план, фасады, разрез). Вторично часовня изучалась и дополнительно обмерялась в январе 1972г., когда ее разбирали и затем перевозили в Витославлицы.
Если бы не странные восьмистенные надрубки на двухскатной крыше, накрытые пологим восьмигранным колпаком, трудно было бы утверждать, что перед вами часовня, а не какая-то другая постройка, например, сельский клуб или школа. Дощатая обшивка, спрятавшая почти все первоначальные архитектурные и конструктивные формы в прямоугольном как ящик футляре, придала культовой постройке как бы совершенно иную функцию.
Документальных свидетельств о Каширской часовне в архивах не найдено. Все сведения получены благодаря натурным исследованиям и отчасти опросам местных жителей. Старожилы, например, утверждали, что часовню в Каширу перевезли из какой-то другой деревни. Какой именно — не помнят. По их сведениям в военное время (в 1941 или 1942 годах) часовню приспособили под клуб красноармейцы стоявшей неподалеку воинской части. Тогда в ней на востоке прорубили два больших окна, сняли главку с крестом на восьмериках и разобрали увенчанную шпилем колоколенку, стоявшую над западной стеной часовни.
Часовня, как молитвенный дом, давно прекратила свое существование. Когда отпала надобность в клубе, ее превратили в складское помещение, где хранился уже не используемый или поломанный сельскохозяйственный инвентарь, а попросту хлам. Стоило только зайти в помещение, обогнуть его по узкой, обшитой галерее с трех сторон и перед вами раскрывался, ранее внешне спрятанный подлинный архитектурный образ часовни, правда потерпевший утраты и значительные изменения.
Ядро часовни — это вытянутый с запада на восток прямоугольный в плане объем, разделенный вверху (только верху) на две неравные части: прямоугольную в плане (длинная сторона север-юг), подвышенную восточную, переходящую в сужающийся кверху восьмигранник с плоским потолком, и такое же пространство с запада, но более низкое. Восточная часть часовни, кроме того, выделялась приподнятым на одну ступень полом — солеей. Атрибуты (открытый верх восьмерика и солея) являлись явно церковными, для часовни не обязательными. В данном случае часовня служила как бы «полухрамом», т.е., где проводились настоящие богослужения во время (по крайней мере) престольных праздников или в особых случаях (свадьба, отпевание и др.) по решению прихожан. Священник приглашался из приходской церкви. Такая церковь, кстати, была в Усть-Кашире, поселении при впадении реки Каширы во Мсту.
В часовне не было алтаря, не было и престола — неотъемлемых элементов церкви. Иконостас стоял вплотную к восточной стене и занимал все пространство от стены до стены и от пола до потолка. От него буквально ничего не уцелело. Если он в какой-то степени и сохранялся до военных лет, то при «обращении» часовни в клуб и прорубке в восточной стене двух окон его полностью разломали. Можно предположить, что остававшиеся иконы местные и окрестных деревень жители разобрали по домам. Опросы коренных поселенцев о судьбе икон ничего утешительного не дали. Правда, для поиска их у нас не было времени.
Все стены внутри часовни гладко протесаны да так, что смыкание бревен в венцах не очень четко различимо и порой воспринимается как срединная трещина на бревне. Сруб часовни рублен «в лапу» и поэтому углы в помещении прямые. Стены, полы и потолки никогда не красились, не белились, не штукатурились, не обивались холстом или иным материалом. Случай довольно редкий.
В основном срубе первоначальными оказались четыре окна, по два в боковых стенах. Дверь, естественно, устроена с запада. Старые косяки в ней заменены позднее обыкновенной, но довольно толстой коробкой. Полотнище открывается во внутрь.
Часовня с трех сторон (западной и боковых) обнесена галереей на кронштейнах, которые выпущены на боковых стенах по три с каждой стороны. Восточная пара — продолжение восточной стены. Западная пара — напуск самостоятельной стены, служащей основанием для западной части галереи. Средняя пара — напуск такой же самостоятельной стенки, расположенной посередине между внешними поперечными, и сделана, как и западная, снизу и только до пола. Высота западной — шесть венцов, считая верхний брус, служивший нижней обвязкой галереи, высота средней — пять. Вначале они были несколько выше. Снизу утрачены бревна одного венца, о чем можно было судить по пазам для них в уцелевших бревнах нижнего. Но их могло быть и два. Тогда кронштейны с косой затеской начинались бы не сразу снизу, а на 1-2 венца выше, что, как правило, всегда и делалось. В этом случае количество венцов в боковых стенах будет равным двадцати, т.е. счету, кратному пяти. Подоконники окон пришлись бы в бревне над 10 венцом, высота окон и пространство над окнами составляют по 5 венцов. Прием очень традиционный.
Кроме этих, четко выраженных кронштейнов, в промежутках между ними уложено по одной балке, концы которых тоже выпущены наружу. Они служили дополнительной опорой для пола в часовне и боковых частях галереи. Для пола в западной стороне врублены дополнительные короткие балочки. Пластины полов (кроме галерей) и потолков (также кроме галереи) заделаны в четверти, прорубленные в бревнах сруба. В галерее потолок дощатый, подшивной, сохранился не везде. С северной стороны у северо-западного угла в нем устроен люк, через который по лестнице попадали на чердак и оттуда на колокольню. На стене читались отпечатки лестницы.
От наружного оформления галереи сохранилось шесть резных, квадратных в сечении столбов. Четыре из них угловые и два поставлены в середине пролета на западе против крыльца. В столбах под резной частью сделаны врубки для поручней ограждения, в самом верху — гнездо для подзорной резной доски. Найден и фрагмент такой доски, что позволило полностью, кроме балясника, воссоздать размеры и формы внешнего ограждения галереи.
Поискам балясника или, хотя бы, его фрагментов было уделено особое внимание. И фрагменты были найдены. Некоторые из них довольно большие. Все разные, но одной принципиальной схемы в рисунке. Фрагменты принадлежали наклонной части крыльца и ограждению колокольни. Но они позволили с достаточной научной аргументацией воспроизвести балясник галереи. Он был плоский дощатый, с геометрической резьбой только по боковым сторонам.
О восьмериках, венчающих часовню, уже отчасти упоминалось. Оба они рублены «в лапу», протесаны на брус. Нижний протесан с двух сторон и открыт в помещение. Потолок сделан в верхней части. Каждые три боковые стены его срублены с большим наклоном кверху для того, чтобы от вытянутого в плане контура приблизиться к равностороннему. Западная и восточная стены почти вертикальны. Нижний восьмерик просматривается снаружи только с боковых сторон, поскольку его верх оказывается ниже конька двухскатной крыши.
Верхний восьмерик сделан с отступом от нижнего, стены его вертикальны. Он невысок, всего в пять венцов, из которых нижний скрыт в пространстве нижележащего восьмерика. Оказалось, что он не первоначальный, но уложен по прежним врубкам. Следовательно, повторяет старый. Выдержана ли в нем начальная высота — установить невозможно. То же следует сказать о крыше. Завершение (главка) безусловно были иными.
Уцелело основание колокольни. Внизу — это большой четверик в четыре венца. Западная стена его, опирающаяся на два бруса верхней обвязки галереи, протесана на брус. Она выходила наружу и составляла часть фронтона-залобка. Остальные его пространства с боков и сверху были зашиты досками. (Восточный фронтон зашивался досками сплошь, поскольку наклонная восточная стена нижнего восьмерика пряталась в чердачном пространстве).
С большим отступом от краев на четверик опирается небольшой брусовой восьмерик, рубленый «в лапу». Опирается, разумеется, не непосредственно. А через перекинутые с четверика четыре балки. Значительная величина восьмерика и весь четверик оказывались в чердаке. В северной стороне четверика в бревне вырублен своеобразный лаз на колокольню.
Если судить по восьмерикам восточным, — восьмерик колокольни мог лишь едва возвышаться над коньком крыши. От завершения колокольни, т.е. яруса звона и его крыши, ничего, кроме балясника и мачты, не уцелело. Но и эти детали дают много фактического материала для реконструкции верха. Обломки балясника устанавливают не только высоту ограждения, но и характер резных столбов звона. Он был такой же, что и в галерее, поскольку рисунок резьбы балясника в галерее, крыльце и колокольне тождественен.
Старая мачта, которую удалось найти при разборке, служила вертикальной основой первичного и последующего венчания колокольни. Она в основании имеет шип, которым крепилась в гнезде опорной балки. Мачта, судя по состоянию ее поверхности, не проходила сквозь ярус звона, а покоилась в его верхней части. Да и очень стесненное пространство звона не допускало иного решения. Аккуратно протесанная на восьмигранник, она, к сожалению, не имеет верхней части, опиленной позднее. Зато несет в себе зарубки в месте примыкания журавцов восьмигранного купола. Выше них конец покрашен темной красно-коричневой краской при ремонтных и перестроечных работах. То, что она изначальная, то, что она простиралась и выше, то, что вначале была скрыта, а не обнажена, безусловные свидетельства шатрового покрытия колокольни.
Крыльцо дошло до наших дней в совершенно новых, почти типовых формах. Глухое, т.е. со всех сторон обшитое досками, с фронтоном, украшенным псевдонародной резьбой и двухскатным покрытием, оно было в общем стиле перестроенной часовни, но ничего общего не имело с ее подлинной архитектурой. От первоначального уцелели только несколько брусьев в боковых стенках рундука и часть брусовых ступеней.
Исследования показали, что первое крыльцо с боков было открытым, имело шесть резных столбов, включая два, принадлежавшие одновременно галерее, скошенные параллельно всходу, т.е. ступеням, нижние части, площадку наверху, боковые ограждения из балясника и односкатную крышу. Все остатки его найдены на самом памятнике.
Нелишне упомянуть, что с боков на нижнем и следующем венце имелось по два небольших продолговатых оконца для продуха, проветривания закрытого подпольного помещения. Если учесть не уцелевшие один-два венца, окошки помещались выше. Оконца-продухи предполагают сплошной ленточный фундамент или то, что на изначальном месте часовня покоилась непосредственно «на пошве». Второе вероятнее.
Разработка проекта реставрации Каширской часовни «на первоначальную дату», как принято называть такой вариант у реставраторов, не представляла особого труда. Натурного материала оказалось достаточно. В некоторых случаях (их мало) пришлось прибегать к аналогам, что в реставрационном научном деле считается не только допустимым, но порой и необходимым.
Первоначальная дата. А какая она? Документов нет. Опрос жителей ничего бы не дал. Натурные исследования и опыт подсказывали: XVIIIв. Но начало, середина, конец? Скорее середина или вторая половина — предварительный вывод. Окончательный дал дендрохронологический анализ: 1745 год.
Как резко изменился внешний облик часовни, видно из простого сопоставления хотя бы двух фотографий: до реставрации и после реставрации. Во втором случае это хотя и небольшое, но красивое, элегантное и отчасти монументальное архитектурное сооружение в стиле барокко. В первом — то ли обшитый тесом домик, то ли магазинчик с непонятной надстройкой на крыше. Если даже на него посадить главку и звонницу со шпилем, снятые в военные годы, впечатление не очень-то улучшится. Зачем же нужно было так обезображивать памятник? Для сохранения тепла? Но часовня не имела печей, а обшивка по галерее зрительно и на самом деле значительно стесняла боковые проходы. Главное — разрывало связь часовни с природным миром, изолировало, делало по ощущению ее замкнутой, отчужденной. В ряду деревенской застройки она стала каким-то чужеродным элементом, почти пугалом. В не малой степени тут «заслуга» политики официальных властей, не понимавших и не принимавших подлинного народного творчества в архитектуре. Не трудно заметить, как эта твердая, настойчивая, последовательная, неуклонная, давлеющая и длительная политика достигла-таки желаемого. Сельский житель строил (и строит теперь!) свои дома непременно с дощатой обшивкой, как бы стыдливо пряча красоту обнаженного сруба. Да еще иногда так «изукрасит» кружевами прорезной резьбы лицевой фасад, что кажется уже и не осталось «живого места». Мало этого, еще и раскрасит во все цвета радуги. Добились-таки своего. Изменили психологию, художественное чувство, вкус человека. Было для этого много и других причин, но воздействие на психологию крестьянина (и горожанина, разумеется) средствами архитектуры играло далеко не последнюю роль.
На разборке, а потом на сборке и реставрации Каширской часовни, так же, как и на Гарьской, работали все те же четыре плотника: Стрижов Е.А., Липатов Г.П., Карташев А.А. и Чистяков А.И. В обязанности архитектора входили: руководство, ведение дневника с вычерчиванием схем разметки, обмер и исследования, фотографирование и прочее по мелочам.
К работе приступили 13 января 1972г. и закончили, считая упаковку материала, 17 января. Работать было крайне тяжело, поскольку морозы по утрам доходили почти до 40о. Бегали греться через каждые четверть часа, а через 2-3 дня — у большого костра. Фотоаппараты приходилось держать под одеждой, на груди. Затворы их замерзали сразу после отснятия первого кадра. Людей на улице почти не было — все попрятались по домам. Лишь в пойме речки, в глубоком снегу каждый день мышковала рыжая лисица. Да низко над горизонтом из малиноватой пелены за нами наблюдало красновато-медное, безжалостно-холодное и какое-то отчужденное солнце. И так каждый день.
Уже в сумерки, когда мы закончили разборку часовни у Гари и за нами приехал автобус, появился слегка навеселе и также слегка смущенный председатель и ко мне с тихими извинениями и скромными просьбами. Сколь могли — удовлетворили.
Перевозка в Новгород часовен велась без нас. Мы уже были дома. Однако вывезли их очень скоро.
Место для Каширской часовни выбрано в центре Витославлиц, среди уличной застройки и с некоторым отступом от «Красной линии». Примерно так, как было в Кашире. Только долина, с водой оказались не с восточной, а с северной стороны. И не речка, а озеро, да нет крутого обрыва. Нам неизвестно природное окружение часовни на ее прежнем месте, до Каширы. Оно явно было иным. Думаю, это не беда. Памятник архитектуры спасен. А после того, как ему вернули подлинный облик, — можно сказать, что и возрожден. Это главное.
О методах и практике реставрации повторяться нет необходимости. Она ведется по четко отработанной схеме и всегда в соответствии с проектом, его рабочими чертежами и по разметочным схемам. К сборке и реставрации часовни приступили 23 февраля того же 1972г. Первый новый венец уложили на заранее сделанный столбчатый фундамент. Количество плотников менялось от четырех до шести. (Двое постоянно работали на сборке Гарьской часовни). Работы почти не прерывались, что было редкостью.
27 сентября 1972г. Государственная комиссия Областного Управления культуры приняла отреставрированный памятник с отличной оценкой и передала его Новгородскому Государственному объединенному музею-заповеднику как архитектурный экспонат Витославлиц.

Церковь (763)